Илья Муромец. - Страница 73

— А оборотись-ка, добрый молодец, не в спину же тебя бить!

Рев Муромца перекрыл гром сечи, и враг услышал и поворотил коня. Косая сажень в плечах, ростом он не уступал Муромцу, голова — что пивной котел. Грудь, плечи и бедра степняка прикрывала броня из связанных шнурами узких стальных пластин, такие же пластины закрывали шею, плечи и руки до локтя. Голову врага защищал крепкий шлем со странной личиной — точной парсуной человеческой. Эта стальная рожа: широкая, с круглыми глазами, птичьим носом и длинными медными усами почему-то разозлила Муромца сильнее всего, у врага словно было два лица, а от такого уже разило волшбой.

— Ну-ко, Бурушко, покажем ему! — рявкнул Илья.

Но верный конь уже и сам решил, что пора показать, и прыгнул вперед с четырех копыт, чтобы ударить врага грудью. Вражий жеребец встал на дыбы, занося копыта, и Бурко рванулся вперед, целясь вцепиться страшными зубами в горло недругу. Зубы заскребли по стали — спереди шея степного зверя была прикрыта кольчугой. Оба рухнули на ноги, с громом припечатав землю огромными копытами, и бросились друг на друга, сшиблись грудь в грудь, ища, куда бы вцепиться.

Илья едва успел прикрыться щитом от вражьей сабли, приняв удар на умбон. Враг был силен — стальной пупырь в палец толщиной оказался прорублен до середины. Муромец махнул булавой по широкой дуге, целясь ольберу в бок, подставленный щит треснул, и витязь оскалился: еще раз-другой попасть — и будешь ты, поганый, одной саблей биться. Сталь степняка со свистом рассекла воздух, и верхний край русского щита отлетел в сторону, а затем на дубовые доски обрушился град частых щепящих ударов. Илья чуть подался, словно прогибаясь под вражьим натиском, а затем шатнулся вперед, обрушивая железное оголовье булавы на ольбера, что еле успел закрыться щитом. Второго удара вражий доспех не выдержал, степняк ловко стряхнул остатки щита и вдруг сам хлестнул саблей наотмашь от левого плеча. Как-то не так неслась стальная полоса, и в последний миг Муромец с ужасом понял: да не в него враг метит, а в шею Бурку! Богатырь едва успел выставить вперед булаву — удар рассек оружие как раз под оголовьем, но ослабился и безопасно скользнул по стальной чешуе конской брони.

— Ах ты гад подколодный, — прохрипел Илья, чувствуя, что глаза застит черный гнев.

Никогда, никогда за всю свою службу, за все ее долгие годы он не метил нарочно во вражьего коня! Закрываясь щитом, Муромец потянул из ножен меч — и в это время два страшных удара раскололи дубовые доски. Швырнув обломки щита прямо в мертвую стальную рожу, Илья ударил мечом снизу — ольбер закрылся, от столкнувшихся клинков снопами брызнули искры, поджигая вокруг остатки сухой, выгоревшей на солнце травы...

Алеша внимательно смотрел на битву, что кипела на шляхе, гнев и ярость куда-то ушли, в голове билась лишь одна мысль: «Не пропустить бы нужную минуту». Бабий Насмешник знал: никакой он не воевода, его дело — врубиться во вражьи ряды, свистом распугивая коней, с бешеной скоростью рубя по чему придется. Но здесь особого ума не нужно: как увидишь, что наши гнутся, — поднимай полки в последний натиск. Он оглянулся назад — там, у Кловского урочища, стоят, перегородив поле расписными щитами, Сигурдовы варяги, если черниговцы не устоят, будет куда отбежать. Подумал так — и обложил сам себя дурнейшими словами: еще мечом не махнул, а уж бежать думает!

— Рагдай! Ушмовец! — заорал Попович. — Ко мне!

Двое богатырей, что стояли с черниговскими полками, подъехали к Алеше. Хищное, крючконосое лицо черноволосого смуглого Рагдая ничего не выражало, он всегда на все смотрел спокойно, этот Киевский Волк, что не раз выходил один на триста. Ян же Ушмовец чуть не плакал — молодейший и последний из пришедших на Заставу богатырей. Семь лет назад, когда Застава и большая часть дружины, усланные князем приводить к покорности касогов, едва прорывались обратно через горы, на Киев изгоном налетела большая орда печенегов. Князь, собрав все силы, вышел навстречу врагу, и тут-то сын кожевенника Ян Ушмовец и свершил свой первый подвиг, в единоборстве удавив в руку вражьего ольбера да захватив в полон самого хана с сыновьями. Было ему тогда пятнадцать лет... Сейчас же, глядя на гибель сотен русских людей, молодой богатырь кривил рот, словно еще немного — и разрыдается.

— Слушайте, братья, — быстро заговорил ростовец. — Как настанет нам пора в бой лезть — держитесь рядом, ты, Рагдай, — по праву руку, ты, Ян, — по леву. Вместе сквозь их полки пойдем, въедем поглубже — авось дрогнут поганые!

Ян быстро закивал, Волк же, ни слова не отвечая, посмотрел через плечо, затем медленно повернулся обратно.

— Пора, говоришь, Алеша? — гулко спросил он. — А не сейчас ли?

Внизу черниговские ряды, разорванные во многих местах, таяли, словно снег на солнце, сквозь пробоины лился поток пестрой конницы. Попович сдернул с плеча рог индрика-зверя и, поднеся к губам, дунул так, что, казалось, дрогнула земля, и печенеги, словно прибитые чудовищным ревом, споткнулись, замедлив бег.

— ЗА РУСЬ! — заорал Алеша, закидывая рог за спину и наклоняя копье. — ЗА КИЕВ!

— Помогай нам Бог, — негромко сказал Рагдай, пришпоривая коня.

Второй ряд черниговских и смоленских полков бросился в битву.

Илья не видел, что творится вокруг, не слышал ни грохота второго соступа, ни молодецких воплей Поповича, удачно пробившего на скаку копьем аж четверых степняков. На всем божьем свете для Муромца не было сейчас никого, кроме супротивника. Мало кто на Руси и в Степи владел искусством боя одним мечом — без щита, но железному ольберу это было не в диковинку. Снова и снова с лязгом сшибались меч и сабля, высекая искры, но ни русская, ни степная сталь не поддавались. От страшных ударов пятились боевые жеребцы, и сама земля трескалась, не выдерживая чудовищной мощи русского богатыря и степного ольбера. Кони уже не пытались укусить друг друга, но лишь кружились, повинуясь безмолвным приказам всадников, что управляли скакунами не только поводом, но и легкими нажатиями коленей, а то и просто наклоняясь в седле.